утратили этот смысловой заряд, слились в понятиях «страстно», «яростно», «с великим усердием».
Да, нам нужны споры. Но такие, в которых рождается истина, а не умирают люди, как умерла академик Анна Михайловна Панкратова после заседания комиссии, «разбиравшей» работу ее журнала.
Усердия и ярости нам не занимать. Чего только не натворили, борясь «истово» и «неистово». Теперь наступает время трезвого взгляда, точного анализа, честных и потому мучительных раздумий. Время мысли.
Тимур Гайдар
Московские новости, 1988, № 19,
8 мая
Дискуссии не должны разобщать
Уважаемая редакция!
В № 19 «Московских новостей» (1988, 8 мая) опубликовано открытое письмо писателя Виктора Астафьева, а текст его выступления на конференции историков, писателей и литературоведов изложен на страницах газет «Советская культура», «Литературная газета».
В условиях гласности и демократии все критические выступления можно лишь приветствовать, если за ними стоят честные намерения. Однако именно это ценное качество отсутствует в высказываниях Виктора Астафьева. Он явно переступил ту грань, которая отделяет дискуссию от безответственных домыслов.
Взявшись судить о творчестве и нравственном облике большинства советских историков, он изрек, что они «давно потеряли право прикасаться к святому слову „правда“, ибо от прикосновения нечистых рук, грязных помыслов и крючкотворного пера, оно — и без того изрядно у нас выпачканное и покривленное — пачкается и искажается еще больше» («МН»).
В выступлении на конференции тот же приговор: «Они лишили себя этого права — своей жизнью, своими деяниями, своей кривдой, криводушием» (Советская культура, 1988, 5 мая).
Чем же аргументировано столь тяжкое обвинение в духе политических процессов 30-х годов? Оказывается, 12-томной «Историей второй мировой войны». Но, позвольте, о минувшей войне создана и художественная литература, в ней тоже есть недостатки и пороки, сходные с недостатками и пороками исторической науки. Надо ли и писателей, деятелей искусства предавать анафеме, унижать и оскорблять их представителей навешиванием ярлыков? Или же достойнее осмысленно разобраться в конкретных проявлениях лакировки событий, образовании «белых пятен» в изучении прошлого нашего общества, изжить культ личности Сталина? Показать не только проявления неправды в нашей исторической и художественной литературе, но и истоки этого?
Вернусь к 12-томной «Истории второй мировой войны». В течение долгого времени этот труд очень высоко оценивался всей советской печатью. И тогда Виктор Астафьев молчал. Когда же появилась возможность говорить о недостатках, то историки о них и заговорили. Далеко не все, впрочем. Новое в выступлении Виктора Астафьева, помимо непристойной формы, это — указание на конкретных виновников неправды. Кто же они? Логично было бы начать с Главной редакционной комиссии, определявшей основную концепцию и содержание труда, утверждавшей к печати каждый том. Тогда надо было бы назвать Маршалов Советского Союза Гречко, Устинова (председатели), начальника Института военной истории МО СССР, члена-корреспондента АН СССР, генерал-лейтенанта П. А. Жилина, вице-президента АН СССР академика П. Н. Федосеева (заместитель председателя), всех членов Главной редакционной комиссии.
Нет, никто из них не назван. Гнев обрушился на историков (это слово ядовито взято в кавычки) Морозова и Самсонова, которые «затеяли споры по частностям, мелочам», и это «еще одна плохо замаскированная попытка крючкотворов увести в сторону, в словесный бурьян от горьких истин».
К чему же и эта неправда? Полемика двух историков шла (Московские новости, № 13) о причинах поражений Красной Армии весной и летом 1942 года. И в этой полемике один отстаивал ошибочные оценки 5-го тома истории войны, другой — доказывал их несостоятельность.
На меня возлагается ответственность за недостатки труда, в котором нет ни одной моей строчки. А чтобы унизить, мне же приписываются и премии, которых я никогда не получал. И умалчивается, что после XX съезда КПСС, вопреки конъюнктурным поветриям, в моих книгах и статьях нет возвеличивания культа Сталина, исторических личностей Хрущева, Брежнева. Конечно, и в этих работах нет данных о наших потерях в войне, судьбе окруженных войск и многого другого. Но все историки были лишены возможности исследовать эти вопросы.
Историческая наука, как и в целом духовная жизнь советского общества, десятилетия несла на себе печать культа личности Сталина, а затем длительного периода «застоя». Но и в это время создавалось немало позитивного, ставшего неотъемлемой частью отечественной и мировой науки, культуры. Перечеркивать это никому не позволительно.
И последнее. Дискуссии должны способствовать консолидации сил историков и писателей, а не разобщать их. Писатель Виктор Астафьев нарушил этот принцип.
Александр Самсонов,
ветеран войны и труда
Московские новости,
1988, № 23, 5 июня
Размышления о читательских письмах. Две точки зрения
Читатели всегда разные. Одни любят книгу прочитать с первой до последней страницы. Другие открывают ее чуть ли не с середины. При знакомстве с этой, в чем-то необычной, книгой (в ней сотни авторов, столько же самостоятельных суждений) главное внимание следует уделить все же письмам.
Я отобрал для книги около 200 писем, иными словами — каждое 12-е, полученное в течение 1987 года. Отбор был не простым, хотелось сохранить как можно больше. При неизбежном сокращении отказывался от повторов, прописных истин, от высказываний, содержащих частные вопросы.
Собранные вместе, письма представляют своеобразную краткую энциклопедию народных взглядов на узловые моменты нашей советской истории. И возможно, что кто-то по прочтении книги прибавит в знаниях, пересмотрит свои взгляды на те или иные исторические факты и явления, станет более терпим к чужому суждению, захочет углубить познания, потянется к иным книгам и документам, чтобы перепроверить, переоценить собственную позицию или, наоборот, еще больше утвердиться в ней.
У кого-то возникнет желание и дополнительно поговорить или поспорить, что также отразит живой интерес читателей, широких слоев народа к собственной истории, далекой и близкой. Конечно, одной книгой, как и множеством других публикаций, не решить всех разногласий по обсуждаемым проблемам. И все же можно лучше понять друг друга, сопоставляя взгляды на минувшие дела Отечества. Такие публикации отражают общественную мысль в условиях гласности и демократизации.
Перестройка и мы
За разностью позиций, высказанных авторами писем, усматриваю первостепенное: всех волнует судьба страны на современном, очень непростом этапе перестройки. Устремленностью всех в будущее, желанием, чтобы завтрашний день был лучше нынешнего, объясняю феномен тысяч людей, взявшихся за перо. В каждом втором письме проходит это слово: перестройка. Да и там, где его нет, слышится волнение, переживание за наше прошлое и настоящее. И разве это не тот же самый мотив, тревога за будущее, а значит, и за судьбу перестройки?
Перестройку поддерживают все. Атмосфера общепартийной дискуссии на XIX Всесоюзной партконференции, за которой следила вся страна по газетам, радио- и телепередачам, была остра, принципиальна и нелицеприятна. Гласность торжествовала. Люди
